Чайкин вновь утверждает, что «линии механизма могут внезапно превратиться в контуры лица», а пружина – в живой изгиб, способный передать эмоцию.

Кружок рубинового подпятника в центре спирали становится зрачком и одновременно сердцевиной часов, напоминая о хрупкой точке равновесия между точностью и чувством. Наделив самый деликатный узел хронометра человеческим выражением лица, художник «превращает инженерную идею в поэтичный символ времени», наделяя механику характером. Бежевый фон, написанный лёгкими мазками, словно приглушает тиканье невидимого механизма. Он приглашает зрителя прислушаться к тому, о чём шепчет раскрученная спираль – о цикличности жизни и тихом дыхании времени.